Он вновь печально вздохнул. Казалось, что от прежней жизни на Виримонде его отделяют многие годы. Настоящим потрясением было сознавать, что всего несколько дней назад он был лордом и имел во владении целую планету.
Он постарался отогнать эту мысль. Не стоило зацикливаться на том, кем он был раньше и сколько потерял. Такие мысли могли свести с ума. Он попытался сосредоточиться на заведении, в которое они пришли. Похоже, перед ними была примитивная контора, которая занималась сбором информации и держала в своем штате десяток клерков, курьеров и программистов, обслуживающих один-единственный захудалый компьютер. Одна мысль о том, какое старье здесь используется, привела Оуэна в отчаяние. Впрочем, такого знаменитого человека со скандальной репутацией, как Джек Рэндом, было достаточно просто выследить. Гораздо труднее это было бы сделать, будь на месте Мистпорта по-настоящему крупный город. Кроме того, если Озимандиус нашел в своих файлах этот адрес, значит, «Абраксус» был причастен к запутанным интригам покойного лорда Искателя. Оуэн снова глубоко вздохнул. Большую часть своей сознательной жизни он старался идти своим собственным, независимым путем, не соприкасаясь с планами и интригами отца, и вот теперь все глубже и глубже погружался в эту ненавистную ему стихию.
Он понял, что Хэйзел уже на верхней ступеньке лестницы, так как едва не толкнул ее в спину. Когда она более или менее вежливо принялась стучать в закрытую дверь, Оуэн положил руку на эфес меча. На медной табличке, прикрепленной к двери, было выгравировано одно-единственное слово — «Абраксус». Рядом с дверью не было ни звонка, ни молотка. Хэйзел собралась уже барабанить кулаком, как дверь неожиданно открылась. В дверном проеме стоял здоровенный мускулистый детина, почти квадратного телосложения. Одет он был в кожаную куртку и штаны с металлическими заклепками. Почти все его лицо было покрыто замысловатой и, прямо скажем, уродливой татуировкой. Он взглянул на Хэйзел и Оуэна и презрительно фыркнул:
— Хэйзел д'Арк и Оуэн Искатель Смерти… Вы вовремя явились. Я уже жду вас.
Хэйзел и Оуэн все еще соображали, как им следует отреагировать на это, а детина уже попятился назад и нетерпеливым жестом предложил войти в помещение. Они так и сделали, все же держась от него на почтительном расстоянии, после чего он снова фыркнул, хлопнул дверью и повернул ключ в замке. Оуэн как бы невзначай положил руку в карман, где лежал дисраптер, но твердое прикосновение Хэйзел заставило его вынуть руку из кармана.
Детина встал прямо перед ними и изобразил на своем лице нечто вроде вежливой улыбки:
— Меня зовут Чэнс. Я заправляю делами в «Абраксусе». Пока соберитесь с мыслями, я скоро вернусь.
Не дожидаясь ответа, он исчез. Все прогнозы, которые Оуэн строил в отношении бюро и его сотрудников, оказались несостоятельными. Здесь не было компьютеров и средств связи, не сновали курьеры и программисты. Вместо этого узкую вытянутую комнату заполняли два ряда полуразвалившихся раскладушек, тесно придвинутых друг к другу. Между рядами был оставлен узкий проход. На раскладушках лежали спящие дети. Каждому ребенку в вену был введен шприц капельницы, хотя, судя по их изможденным лицам и худым рукам, питательных растворов, вводимых через эти капельницы, было явно недостаточно. Катетеры, выглядывавшие из-под толстых одеял, которыми были укрыты дети, были выведены в грязные бутылки, стоявшие рядом с раскладушками.
«И сколько же времени они здесь находятся?» — подумал Оуэн и нерешительно подошел поближе. Хэйзел последовала за ним.
Детям было от четырех-пяти до тринадцати лет. Находясь в состоянии глубокого сна или комы, они шевелились, ворочались с боку на бок, но их лица оставались напряженными, сосредоточенными, а под опущенными веками двигались глазные яблоки. Некоторые, не открывая глаз, что-то тихо бормотали. Между рядами неторопливо прохаживались две не очень молодые женщины, более похожие на надсмотрщиц, чем на сиделок. Они приглядывались к катетерам и капельницам, наполняя одни сосуды и опорожняя другие, но не обращая при этом ни малейшего внимания на лежащих детей. Некоторые из этих несчастных были привязаны к койкам с помощью толстых кожаных ремней.
Оуэн почувствовал тошноту и одновременно чувство ярости. Он не очень хорошо понимал, что здесь происходит, но для заполнявшего его гнева этого и не требовалось. Ни один ребенок в мире не заслуживал такого бесчеловечного обращения. Его меч с угрожающим свистом вылетел из ножен, и Искатель с безумными от ярости глазами встал посередине прохода. В дальнем конце комнаты Чэнс просматривал какие-то бумаги. Он не мог не видеть, что Оуэн приближается к нему, но продолжал заниматься своим делом. Тут руку, в которой Оуэн держал меч, схватила Хэйзел, и это заставило Искателя остановиться.
— Успокойся, Оуэн! Ты еще здесь многого не знаешь.
— Я знаю только то, что этих детей поместили в ад.
— Да, похоже, что так. Но они заняты очень важным делом. Я уже сталкивалась с такими системами.
Оуэн занес свой меч, но потом неохотно опустил его:
— Хорошо. Попробуй объяснить мне, в чем тут дело.
— Чэнс сделает это лучше меня. Постой здесь. Обещай мне, что не дашь волю своим эмоциям, прежде чем не выслушаешь его.
— Никаких обещаний! — сказал Оуэн. — Веди сюда Чэнса. И если я не удовлетворюсь объяснениями, то просто прикончу его на месте.
Хэйзел успокоительно погладила Искателя по руке — так гладят разозлившуюся свирепую собаку — и быстро пошла по проходу между койками. Рука Оуэна по-прежнему крепко сжимала меч, а сам он кипел от гнева. Даже на самых глухих окраинах Империи ему не встречалось ничего подобного, и он бы проклял себя, если бы спокойно отнесся к происходящему. Он медленно пошел по проходу, вглядываясь в лица детей, и видел безнадежное угасание в их изможденных чертах. Один подросток беспокойно метался под стягивающими ремнями и что-то бормотал во сне. Оуэн склонился над ним и прислушался к тихому, глуховатому голосу: